Дорога в ресторан
Фрагмент 3. Общага
#сергеймироновистории


Три года общаги стали переломными. Они полностью изменили меня и мою жизнь. Я победил общагу – и определил этим все свое будущее. Если бы победила общага… не думаю, что мне было бы о чем писать сейчас.

В общаге ПТУ я оказался спустя полгода после отъезда из Баку в Краснодар. Вскоре бабушка вернулась обратно, а мне путь назад был заказан. Гостеприимством краснодарских родственников злоупотреблять тоже не хотелось, а еще надо было продолжать учебу. Мама решила, что делать это нужно только в Москве…

Московская область, город Реутов, Юбилейный проспект, 58 – этот адрес я не забуду никогда. Здесь находилось профессиональное техническое училище, где мне предстояло провести ближайшие три года. Последний дом на проспекте, за ним начинались какие-то поля, огороды… В нескольких сотнях метров – железная дорога. Неподалеку – многоэтажки Новокосина.

1990 год. Осень. Серость. Ощущение полной безнадеги. Грязь. Сырость. Мы с мамой приезжаем на Юбилейный проспект. Меня зачисляют в ПТУ на станочника широкого профиля, оператора станков с ЧПУ – кто не знает, это означает «числовое программное управление».
Ощущение катастрофы, жизнь рушится к чертям. С детства меня пугали ПТУ: «Будешь плохо учиться – станешь пэтэушником»; «Не возьмешься за ум – станешь пэтэушником»… ПТУ – не ругательство, не унижение, не насмешка. Это что-то вроде тюрьмы, пожизненного заключения. Конец света. Крах всех планов и надежд. Крушение будущего. Все мои родные имели высшее образование: мама, папа, тетя, бабушка, дедушка… Как можно иначе??
Я чувствовал себя отбросом, мусором. Само собой, возмущался и протестовал. Но мама была непреклонна: учиться нужно именно в Москве; до высшего образования я пока не дорос; остаться со мной в Москве некому – вуаля, остается ПТУ! Только не ПТУ, а училище. Так звучит лучше. Я получу престижную профессию, буду оператором ЧПУ – а от него один шаг до наладчика, который зарабатывает бешеные деньги! Наладчики нужны всем, они на вес золота, только учись прилежно – и вот она, профессия на всю жизнь. А при училище есть общага, где я и буду жить. Совсем взрослый, очень самостоятельный. Просто мечта, верно?
Мы оформили документы, и мама уехала. Я остался.

Было ли мне страшно? Наверное, нет. Мне было… тупо. Мне было никак. Уже в тот день я осознавал, что буду не наладчиком, а простым токарем. Я все не мог понять, как это так: за один день рухнула вся жизнь – разве это возможно? Что же со мной будет? И есть ли у меня вообще будущее?

Попытался пообщаться с будущими однокурсниками. Ребята в основном приехали издалека. Я видел, что они не испытывают никакого ужаса; всё происходящее было нормальным для них – и тем более диким для меня.

Общежитие наше было квартирного типа. В одной квартире - две комнаты, туалет и ванная. Живут пять человек: двое в комнате поменьше, трое в комнате побольше. Я вошел в свой номер; никого еще не было. Какое-то время просидел там один. Потом настало время ужина, и я отправился в столовую.

Давали какую-то отвратительно мерзкую еду, проглотить ее было невозможно. Прогорклое масло… скользкие серые сардельки… Это было ужасно. Это было что-то совершенно несъедобное – для любого нормального человека, не только для меня, привыкшего к бабушкиной домашней кухне! Мои новые товарищи морщились, но не слишком: ужин показался им вполне терпимым.

Я побрел к себе в комнату в надежде лечь спать и забыть этот ужас хотя бы до утра. Глядишь, завтрашний день будет лучше… Но первый день не хотел кончаться. Дверь в комнату оказалась выбита, замок сломан; на моей постели сидели какие-то парни, девчонки. На тумбочке – водка, закуска и остатки моих гостинцев. Наверное, я не мог сказать ни слова.
Они начали сами:
– Здесь живешь? Заселился уже? Ну, иди погуляй.
– В каком смысле погуляй? Куда?
– Куда хочешь. Мы местные, отдохнем тут, а ты вали. Что стоишь? Выбить тебя отсюда? Иди-ка лучше сам: мы с девчонками, нам не до тебя сегодня.
Первую ночь я провел у соседей.


***
Общага понемногу наполнялась, через несколько дней она была битком набита самыми разнообразными людьми. Моим соседом стал мускулистый взрослый дядька с усами. Собралась в Реутове половина глобуса: здесь и Брянск, и Орел, и Тула, и Средняя Азия. Ребята были в основном из деревень. Москвичей не было вообще.

Оставалась надежда на веселую студенческую жизнь, о которой я читал в книжках и смотрел кино. Очень быстро эта надежда исчезла. Через пару дней наши ребята, компания из четырех человек, пошли в Новокосино за продуктами – вернулись избитыми в кровь, еле дошли. Новокосинские увидели наших, реутовских, и показали им, чья тут территория: просто так, для порядка.

Нам очень быстро объяснили: вы, лимитчики, здесь никто. Мы с самого начала усвоили: есть второй и третий курс, есть местные, есть новокосинские – а есть мы, ничтожества. У нас нет права ни на что: ни на собственную еду, ни на спокойную жизнь. У нас отберут то, что приглянется, в две секунды – но лучше, если отдадим сами, иначе изобьют до полусмерти. Мы не люди, мы бесправны. Нам не с кем объединиться, некому пожаловаться. «Не нравится – валите домой».

Конечно, такое многим не нравилось. Стали появляться лидеры, возмущающиеся – все они мгновенно были подавлены старшекурсниками. Их уничтожили играючи: избили, выгнали, унизили. Многие сбежали, побросав всё. В общаге жило 14 моих однокурсников; к концу первого года осталось двое, включая меня.

Ребят избивали просто так, ни за что, тупые жестокие драки я видел постоянно. В любой момент каждый из нас мог стать следующим – просто так, просто потому, что оказался в поле зрения «авторитетов».

Если бы я мог, то дернул бы оттуда в первую же неделю. Но мне некуда было бежать, вот в чем дело. В Баку я не мог вернуться, а в России никому не был нужен. Надо было выживать и постараться укрепиться в этой чертовой Москве.

На первом курсе меня били, часто и больно. По-настоящему, сильно – дважды. Мелкие стычки, зуботычины, удары – без счета. Однажды два третьекурсника били меня всю ночь, такого уж им захотелось развлечения. Я не мог дать сдачи, даже не помышлял об этом, не было никаких ресурсов. Все силы я направил на то, чтобы выжить, просто физически остаться в живых. Я представлял себя взрослым, сильным; я думал, что вернусь и убью их за эту боль, за это унижение. Эти мысли помогли мне пережить ту ночь.

Был у меня однокурсник по кличке Кирпич – имени уже не помню, а родом, кажется, из Иркутска. Здоровый парень, занимался боксом. Среди нас, перваков, он стоял несколько особняком: крепкий, рассудительный, самостоятельный, уже битый жизнью. Взрослый. Он не водил с нами компанию – и правильно: нас лупили постоянно, а он будто бы соблюдал дистанцию. Через какое-то время ему удалось подружиться с третьекурсниками. И вот однажды Кирпич и кто-то из его новых друзей очень сильно избили одного парня. Избили – неверное слово; его искалечили. У парня были повреждены обе почки, поломаны кости; он попал в больницу и больше к нам уже не вернулся. А Кирпича с третьекурсником посадили на два года. Всех нас потрясла эта беспредельная жестокость. Тот парень был совершенно беззащитен, на нем не было никакой вины. Зачем это было нужно? Тем двоим просто хотелось покуражиться, и они намеренно сделали человека калекой, не имея к нему ни малейших претензий. Это безумие на ровном месте, просто показать себе и своим корешам: я могу изувечить человека, смотрите все! Не в драке, не в конфликте, просто так!

Подобных отморозков вокруг меня было великое множество. Я ужасался тогда; я ужасаюсь сейчас. А к концу первого курса меня охватило равнодушие. Да, со временем я стал ощущать, что становлюсь суше. Меня уже не мутило от вида чужой крови. Я привык. На моих глазах мучили и били ребят (что делали с девчонками, мне не хочется вспоминать и писать, их участь была совсем незавидна), кто-то уходил на зону, кому-то мстили, калечили в ответ. Все это становилось частью жизни.

На нашем этаже жил некий Славик, здоровенный парень, отслуживший в морской пехоте, мастер спорта по боксу. Два метра сухих мускулов, не человек – машина. В нетрезвом состоянии Славик был невменяем. Однажды он избил весь этаж: просто вламывался в квартиры одна за другой, жестоко бил всех, кто находился внутри, и переходил к следующей. Никто не мог с ним соперничать, сила в нем была небывалая. В один прекрасный день его нашли с ножом в сердце; видимо, местным надоели его кулаки. За убийство Славика никто не ответил. Я вспомнил сейчас о нем, потому что одно время мечтал походить на него: быть такой же бездушной дерущейся машиной, быть сильнее всех, сильнее… Но и на Славика нашлась управа. Значит, дело не в силе? Или не только в силе? В чем же?

Некому было подсказать мне, как действовать. Жизненный опыт тоже ничему пока не учил. Однако интуитивно выход нащупывался. Я стал догадываться, что существует некая сила, более действенная, чем стальные кулаки (при этом влияние кулаков я ничуть не приуменьшал).

Я занялся спортом. Сначала попробовал бокс, потом кунг-фу и остановился в итоге на рукопашном бое. Записался сразу в две группы и ходил в зал шесть раз в неделю. Тренировался как проклятый, избивал грушу, каждую свободную минуту мчался туда. Конечно, многому и довольно быстро научился.

Злоба на мучителей требовала выхода. Мы, мелкие шакалята, объединялись в группы, и, считая себя настоящими молодыми волками, искали приключений. Мы ехали в центр Москвы, искали жертв, задирали ребят, огрызались, дрались, получали сами и отвечали на удары. Мы не искали слабых, которых можно было бы избить, на ком можно было бы сорвать злость. Нет, мы именно искали хорошей честной драки.

Отчаянно не хватало книг. В училище была библиотека, но все больше техническая. Впрочем, я нашел там несколько журналов с отдельными главами из «Властелина колец» и хоть как-то утолил голод. Названия и автора я тогда не запомнил и только много лет спустя узнал, что же это было. Отсутствие книг – это и информационный вакуум, и, что куда тяжелее, эмоциональный. И тот и другой заполнить было нечем.

В общежитии на наш образ жизни всем было плевать, никто ни во что не вмешивался. В девять вечера дежурный обходил этажи, ставил галочку: все тихо, все в порядке, и уходил. После этого начиналась ежедневная бойня.

Спал почти всегда одетым. Когда посреди ночи к тебе вламываются и начинают лупить… быть при этом в одних трусах – как-то особенно унизительно.


***
К концу первого курса я практически адаптировался – окружающая действительность стала привычной, обычной. Хорошо помню один день. Весна, я иду с тренировки, на мне светлое пальто. Я открываю дверь нашей квартиры – а в коридоре огромная лужа крови, настолько большая, что перепрыгнуть ее нельзя, непременно испачкаешься. А тут белое пальто, чистая обувь, жалко… Недовольно-пресным голосом я спрашиваю у Вани:

- С кого же столько натекло?
– Да Попугая били, – отвечает он так же равнодушно. – Спарринг тут устроили. Сначала он навалял, потом ему.
– А что крови-то столько?
– Ну так прилично наваляли…
– А что ж не убрал за собой? – брюзжу я. – Пусть в себя приходит и вытирает тут все. Пройти невозможно!

Позже я сам себе поразился. Что стало со мной? что творилось вокруг? Что будет дальше? Эта дикость стала для нас нормой, мы из нормальных парней превращались в каких-то уродов. Или уже превратились?

Я понял, что не хочу и не буду больше так жить. Изменить реальность было не в моих силах; предстояло изменить себя.
На фото мой сын, ему столько же лет, сколько было тогда мне.